Судебный май 1924-го

Ресторанная наценка-с

Одна из самых ярких историй касалась попытки приезжего гражданина отдохнуть в Туле с размахом дореволюционной поры. Закончилось, правда, гулянье невымышленного «Кисы Воробьянинова» исправительно-трудовым домом (ИТД по кодексу РСФСР 1924 г. — основной вид мест лишения свободы на срок свыше 6 месяцев), наказанию подверглись и другие отдыхавшие.

«Взошло солнышко нэпʻа. — писал некто «Санкюлот», нет не в газете L'Ami du peuple («Друг народа») времен Великой французской революции, а в нашем тульском «Коммунаре», № 114 (1751) от 23 мая 1924 г. — Отогрело оно русского широкого купца. Совсем он было выродился за годы гражданской войны».

Нет, не выродился, ни за годы гражданской войны, ни даже за семьдесят лет советской власти. Но речь не о том.

Некто Бакчеев, ведомый воспоминаниями о роскошной жизни в недалеком прошлом, решил возродить успешный дореволюционный бизнес. И цели своей в общем-то достиг — открыл в Туле частную гостиницу: «Номера, лакеи, приезжающие… да с деньгами!.. Будут с деньгами обязательно, на то и НЭП, — описывал неведома откуда ему известные мысли Бехчеева тульский Санкюлот. 

Предприимчивый НЭПач все стороны любимого промысла знал хорошо и, скорее всего, процветал бы, но «вдруг — в картину втирается милиция…

— Вот, черти! — ругался Бакчеев. — Раньше куда свободней было. Городовые — свои люди. Трешницу в зубы и бутылку водки ему — он горой за тебя…».

В общем, былого размаха при власти рабочих и крестьян не получалось, хотя и не бедствовал. Да и жил бы в достатке дальше, до свертывания рыночных послаблений, если бы… Не захотелось ему всего и сразу.

В это самое время в Тулу с визитом прибыл некто Картавых — заместитель директора Хотобовского крахмально-паточного завода Козловского уезда Тамбовской губернии. В местном Церабкопе (кооперативном потребительском обществе) он успешно реализовал патоку на сумму в 2 400 руб., но возвращаться домой не спешил. Томимый воспоминаниями «как раньше купцы-то гуливали… Щелкнул языком, предвкушая удовольствие.

— Извозчик, — к Бакчееву!», — скомандовал классово чуждый советскому обществу элемент.

«Зашумел „ресторан“. Забегали лакеи. Горы бутылок, закусок на столе...

— Подходи! всех угощает зам. директора!

Даже „сам“ Бакчеев не погнушался разделить компанию с замом директора. Друга Коршунова пригласил.

— У нас и прекрасный пол имеется, — докладывает Бакчеев захмелевшему Картавых.

— Зови! — кричит по-купечески распоряжавшийся зам. директора.

Окруженный прекрасным полом, Картавых орет пьяным голосом:

— Пей, пляши! ублаготворяй мою душу!

Точь в точь, как две капли воды — старый купчина, этот Картавых.

Пил до потери сознания. Свалился мертвецки пьяный...».

Проспав, как тогда говорили, тяжелым сном до утра, очнулся тамбовский гость в номере и обнаружил, как часто бывает в подобных ситуациях, пропажу денег, а именно 2 222 заводских рублей и того же происхождения 40 копеек. «Опрометью — в Губрозыск.

— Ограбил Бакчеев! Гулял с ним, поил его, а он ограбил, с девками гулящими...».

Отдел по расследованию уголовных преступлений, следует отметить, сработал молниеносно: всю шайку во главе с Бакчеевым и Коршуновым накрыли тотчас. Да и отправили ее в Пролетарский суд Тулы, не забыв при этом и «виновника торжества» — зам. директора Картавых. Следующие номера, в которых оказались фигуранты дела, находились уже не в частной, а в государственной «гостинице» исправительного толка. 

Проиграла себя в карты

Другой случай, разбираемый Пролетарским судом Тулы в майские дни 1924-го, закончился трагедией.

Началось дело в 1921. Некто Зверев — бухгалтер Губодежды, человек женатый, отец троих детей, познакомился с Зоей Окороковой — бывшей супругой врача Котельникова. «Окорокова продавала на базаре свои вещи. Зверев оказал Окороковой какую-то пустяшную услугу — и та просила его бывать у себя в квартире», — аккуратно воспроизводил пикантные подробности слушания корреспондент «Коммунара» в № 111 (1748) за 20 мая 1924 г.

Естественно, Зверев увлекся Окороковой: «В одно из посещений Зверева Окорокова предложила ему сыграть в карты. Условие она поставила такое: свой проигрыш Зверев оплачивает деньгами, а Окорокова поставила на карту свое тело. Это обстоятельство окончательно сблизило их».

«Игры» мужа вскоре стали известны жене Зверева, которая подала на развод. Оставшийся без детей и жилплощади игрок-любовник перебрался в новую семью к Окороковой: «Вначале, — когда Зверев хорошо зарабатывал, — получал ответственный (устанавливается для особо ответственных, незаменимых и необходимых для нормального течения работы сотрудников. — С. Т.) паек и тратил все это на содержание Окороковой с ребенком и матерью — все шло хорошо. Но стоило Звереву потерять службу — он стал ненужным Окороковой. Та начала пренебрегать им и гнать его из квартиры. На содержание семьи Окороковой Зверев продал всю свою одежду — остался полураздетым».

Но это еще пол беды. Как-то изгнанный из квартиры «игрок» пришел проведать возлюбленную, но никого там не обнаружил. Выигранная в карты барышня проживала уже на квартире другого любителя экзотических ставок.

«Огорченный Зверев, не имея угла, куда-бы преклонить голову, долго выслеживая свою возлюбленную. И, наконец, в ночь на 23 марта, нагнав Окорокову на улице, выстрелом из револьвера убил ее наповал». Скрываться Зверев не стал и немедленно сдался властям.

Суд приговорил Зверева к лишению свободы на 5 лет с поражением в правах сроком 6 месяцев. 

Разруха все спишет

Самым громким среди, говоря языком современным, коррупционных проявлений в 1924 году стало «Дело главков щекинских копей» оно же «Дело замов щекинских копей», — под такими заголовками печатались репортажи из зала суда. Обвинялось ни много ни мало 29 человек: «в большинстве административно-хозяйственный персонал копей: быв. заведующий Щекинским районом Госкопей — инженер Госберг, его заместитель — Печников, заведующий северной группой копей инженер Готман, заведующий хозяйством Щекинского района Госкопей — Чужанов, завхоз северной группы копей — (быв. белый офицер) Васильченко, зав. хозяйственно-заготовительной частью — Провоторов, пом. зав. центрального склада копей — Аксинюшкин и т. д.».

Следствие установило следующее: осенью 1921 года завхоз копей Чужанов с разрешения Госберга «расходовал» сданный на хранение Щекинской заготконторой № 13 овес без всяких нарядов Губпродкома. «В результате — растрачено 5.190 пуд. 23 ф. (свыше 85 т. — С. Т.) овса. Кроме того, сам Госберг лично „брал“ овес, по 10 пудов (163,8 кг. — С. Т.) ежемесячно, на прокорм своей коровы. <…>

… Чтобы спрятать концы в воду „операции“ с овсом, Госберг и Чужанов составили задним числом шесть подложных актов. Эти акты подписал также и зам. зава районом — Печников, заведомо зная, что они фиктивные (подложные)».

В ноябре 1921 года Госберг получил от Москвоугля шесть цистерн керосина для обмена на хлеб и фураж, но обменял значительную часть его на кожевенный товар «самолично без ведома хозчасти по соглашению с районным уполномоченным Абрамовым». Госберг выдал ему (Абрамову) авансом 404 пуда (около 6 617 литров) керосина, а получил материала по эквиваленту лишь 311 п. 10 ф., остальные 92 п. 30 ф. (около 1 506 литров) до сих пор числились за Абрамовым не оплаченными.

Дальше больше: «12 апреля 1922 года Госберг, без ведома и согласия управления подмосковного угольного бассейна, дал Чужанову разрешение на продажу без аукциона 28 лошадей, якобы „за истощением“ их, — ввиду недостатка фуража».

Кроме того, у инженера Готмана при обыске дома обнаружили похищенную со склада бочку масла: «чтобы скрыть следы преступления он подговорил гр. Воргушина дать показание, что хозяином масла является гр. Бодров».

Украденное вышеназванными товарищами грамотно сбывалось. В этом деле посредниками выступили Провоторов, Аксинюшкин и др. «Они и делали это разными путями, при помощи разных „комбинаций“. Что касается остальных обвиняемых, то они всячески содействовали главным расхитителям народного достояния, — не оставаясь и сами в обиде — и всемерно способствовали сокрытию преступлений».

Это лишь небольшая часть обвинения, эпизодов расхищения социалистической собственности было намного больше. При этом, как ни странно, главному обвиняемому удалось уйти от ответственности и, больше того, сохранить свое честное имя.

«Битком набит зал суда и коридоры. Но соблюдается тишина. Внимательно слушают представителя государственного обвинения, прокурора т. Раппопорт.

Приписываемое Госбергу обвинение но данным судебного следствия прокурор находит не доказанным. Расход овса производился на лошадей копей и операции с керосином также ничего незаконного не содержат.

Но Госберг рядом действий превысил власть — и в этом наличность преступления в действиях Госберга».

Также благодаря защите подсудимого, суду стало известно, что Госберг — восстановитель Щекинского района: «сын мещанина, — не принадлежит ни к буржуазному, ни к пролетарскому классу; он промежуток этих двух классов». Особое внимание уделено «производственной деятельности Госберга в революционный период. В первые дни, после свержения царизма, Госберг, находясь на фронте, был избран председателем Совета Солдатских Депутатов, вскоре посло великой Октябрьской революции был назначен председателем Чрезвычайной Комиссии имени тов. Троцкого и, наконец, ему была поручена национализация Щекинского каменно-угольного района, что он и выполнил с честью, и после этого был назначен заведующим данного района».

А вот следователь Мотин, разоблачивший Госберга, своим классовым происхождением новой власти был чужд. Он то неожиданно и стал виновным, вместе с еще одной барышней, чью существование категорически отрицал герой известной повести Михаила Булгакова Профессор Преображенский: «Весь этот громкий процесс, — настаивала защита Госберга. — создан людскими слухами и следователем Мотиным. Делу этому место в музее, как историческому материалу, иллюстрирующему пережитую разруху».

Суд оправдал Госберга, Чужанова и Печникова. Готмана, Земло и Аксинюшкина приговорили к лишению свободы сроком на 4 года, со строгой изоляцией. Лабин, Провоторов, Ефимов, Морозов и Баринов получили по три года заключения. «Остальные обвиняемые или оправданы, или от наказании освобождены».

Следователя Мотина расстреляли.

Газетные публикации цитируются с сохранением орфографии и пунктуации первоисточника.