Карябачка

Что-то, а вот хлеб — он всегда носил с собой. Нужен он ему был — и все тут.

Когда надо, рука сама ныряла в карман: отщипывала кусочек, который долго потом размягчался во рту, рассасывался от исконной кислинки до потаенной живительной сласти. Принимая ее, казалось, всем своим естеством, Валентий /как прозвал дед для удобства, так и прилипло…/ чувствовал себя уверенно, бодро.

Вот и опять, не нашарив и хлебных крошек, а они — сухие, колючие летом и влажные, липкие зимой — выгребались чуть ли не все, завернул к родной избе.

— Чего тебе… водицы, хлебушка?.. — пропустив мимо скрип двери, откликнулась на его просительное «Ба-а?!.» выглянувшая из чуланчика перед загнеткой — устьем печи — бабушка Арина.

Правильно растолковав смущенное молчание и протягивая кружку с водой, по привычке уточнила:

— Карябачку, небось?..

Проводив внука, какое-то время постояла в раздумье, будто вспоминая что-то. И, улыбнувшись чему-то своему, вернулась к неизменным, неотложным делам.

Хлеб в ту пору, слава Богу, в деревне уже не переводился, даже у Ларкиных, где одна мать тащила пятерых — мал мало меньше. Бывало, усадив свою ораву перед огромной миской со сваренной на воде картофельной похлебкой, заправленной ложкой постного масла, она отрезала ломоть и Валентию. Все на слободе знали: этот — хлеб любит. И как-бы даже по-своему уважали его за то.

Всякий он перепробовал, да только лучше своего — не было. И не потому, что бабушкин, а потому — что правда. Вроде и мука одна и та же — ржаная, и печки одни и те же — русские, а поди ж ты… Все так, а хлеб — разный.

Вкуснее всего, конечно, горбушка. Особенно когда из нее повыковыриваешь мякиш, оставив лодочкой одну корку — сладко-коричневую, ласково-гладкую, всегда почему-то теплую на ощупь. А уж если горбушка от лопнувшего в печи каравая — та самая карябачка!.. Тут уж — слов нет. Кому доводилось едать такое — тот и без того знает, а кто не пробовал — тому не объяснишь. Бесполезно.

Нету теперь того хлеба. И вряд ли он когда здесь будет.

Одно только надо сказать. Хлеб тот удивительным каким-то образом сохранялся сам в себе, в своей самости в любой состоянии: что прямо из печи, не успев толком остыть, что черствый, что став сухарем. Вот ведь как…

Долго потом Валентий, далеко ушедший от той незабвенной поры, давно утвердившийся в своем настоящем имени, пытался разгадать свою загадку: неодолимая тяга к «черняшечке» — на всю жизнь ведь осталась.

Простой оказалась разгадка. Хлеб заменил ему — так случалось — материнское молоко: нажевывала бабушка, завязывала в тряпицу, в узелок — вот и соска…

На хлебе вскормился человек. Потому он для него — и насущный.

15 марта 2021 г.