Обещание счастья

Светлой памяти отца моего Владимира Васильевича Кулешова
и бывших директоров МТС им. Г. Димитрова Иллариона Андреевича Котова,
Василия Васильевича Тупикова, Василия Ивановича Дементьева
посвящается... 

Ждали-пождали — и дождались, наконец. Вот — и Дед Мороз!..

— Где? Где?!

— Да вон, вон он! Гляди…

И впрямь: там, где торчащие верхушками из-под снега кусты жидкой щетиной очерчивали с севера Димитровку, и в самом деле что-то маячило, медленно продвигалось сюда — в сторону клуба, к собравшейся возле ребятне. И вскоре даже самым недоверчивым стало ясно, что это именно он — Дед Мороз. В самом что ни на есть своем истинном виде. Хотя кто из них его — живого! — доселе видал-то… Правда, Снегурочки при нем почему-то не было.

Проваливаясь по колено в свежие сугробы, а то и ухая много глубже — туда, где таились незарубцевавшиеся еще раны земные — снарядные воронки, он добрался таки, куда надо.

— Здравствуйте, дети… Здравствуйте! Ну что, ждали меня?

— Ждали! Ждали!..

И обступив его, самого главного здесь и сейчас, ошалевшая вконец детвора крутилась, хороводилась вокруг, не в силах устоять на месте. Нашлись и те, кто посмелее. Эти, приблизившись чуть ли не вплотную, как бы ненароком метили коснуться его: «Неужто — настоящий?!..».

Крутилась детвора, и своя, димитровская, и пришлая, под веселый говорок стоявших чуть поодаль матерей — тоже каких-то по-особенному оживленных. Крутилась, а сама — зырк, зырк — туда, на салазки, которые он привез с собой: что там на них? Догадывалась, конечно, верила, что в мешке — гостинцы, а поди ж ты…

Один лишь Толик стоял, растерянный, в сторонке. Как же так: голос — папкин, а вроде — и не папка вовсе… Искал глазами маму, а та, ласково, но как-то сдержано улыбаясь, помочь ему теперь не спешила.

Между тем все, разом вдруг еще более оживившись, двинулись к клубу, увлекаемые Дедом Морозом.

— Проходите, ребятки, проходите… Проходите все, и большие, и маленькие, ко мне на праздник! — весело шумел он, распахивая дверь.

А там, за ней… Возвышалась, звездой на макушке чуть ли не в потолок упираясь, она — елка! Нарядная, совсем как в песенке: в ярких шарах, в других каких-то стеклянных своих игрушках, непонятных пока, издали. А еще — и картонные игрушки на ней, и флажки с картинками, и закрученные ленты резные, и блестящие полосочки сверху донизу…

А уж когда она, откликаясь на ребячье: «Раз… Два… Три! Елочка — гори!», сама вдруг засветилась, замигала, кружась, разноцветными — красными, синими, желтыми… всякими огоньками…

Да что там: чудо — оно и есть чудо.

Настал черед и подарков. Развязывая заветный мешок, Дед Мороз прямо обо этом и объявил, приговаривая:

— А я, ребятки, не пустой пришел, не пустой… С гостинцами. Не бывает елочки без них, без гостинцев… Ну, кому первый?

И — началось! Кто стишок расскажет, кто песенку споет. Подарок — его еще заслужить, заработать надо было. Не обделил Дед и пришлых ребят — из Кабачка, из Глебовки, лимовских, ястребиновских, паленских… Хоть и жались они притихшей кучкой поодаль, но каждому — кому пару-тройку пряников, кому горстку конфеток — всем досталось. И пусть больше всего — целые кульки! — получили свои, димитровские, обиженных не было. Все понимали, что это — правильно. Елка-то — МТСовская…*

Ну, а что там, в кульках-то? Свернутые из старых газет, они таили в себе много всякой всячины. И карамельки тут, которых было больше всего, — пусть и такие же фруктово-ягодные, как и самые ходовые в ту пору «подушечки», зато — в фантиках; и ломкие печеньки с чудны́м названием «Крикет»; и подзатвердевшие, обсыпанные сахаром мармеладины; и брусочки пастилы, сумевшие сохранить внутри, в глубине, медовую сласть. Изредка, но попадались шоколадные «Пилот» и «Ласточка».

Удостоился подарка и Толик. Роясь в кульке, как и другие отыскивая наиболее лакомое, он напрочь позабыл свою неожиданную обиду на Деда Мороза: если это папка, то почему ж он тогда никак не признает его, Толика, не замечает вовсе?!..

Ах, как же хорошо, как же тепло было всем тогда в этом отродясь неотапливаемом клубе…

А позже, когда все отшумело, когда Василич, уже предвкушая вполне заслуженную стопочку, снимал свое облачение, разорял свой новогодний наряд, передавая медичке из лимовской больницы ее рабочий халат, а кому-то — еще что-то, пришла пора и ему получить свое — от матерей осчастливленной детворы.

— Вот это елка — так елка! Это надо ж придумать: и крутится, и лампочки эти… Молодец, Василич! А скажи: и охота тебе возиться, ради одного-то дня? Жена из дому не гонит? К Снегурке-то — не ревнует? Ой, неспроста, небось, без нее заявился! И где ж она тебя, в каком мягком сугробе дожидается?..

В общем, подначивали, подзуживали, в расчете на ответку. Он и отшучивался охотно, по обыкновению легко и удачно, твердо зная про себя, что все сделал, как хотел, сделал так, как и было надо.

 

И ведь что тут ни говори, а елки его, елки зеленые, были первыми не то что в районе, а чуть ли не во всей, совсем молодой тогда области. Во всяком случае — такие…

 

Много, как говорится, воды утекло с той поры. В другое время, да и в стране — уже совсем другой, как-то раз, когда Василич неловко, опасливо спускался по ступенькам районной больницы, кто-то подхватил его под локоток:

— Давайте, я вам помогу…

Какая-то, далеко немолодая уже, потрепанная, да что там — и битая, видать, жизнью, женщина, участливо смотрела на него:

— Здрасте, дадь Володь. Не признаете?

Василич приостановлися:

— А вы… чьих будете?

— Дубковы мы… Да Нина я, Дубкова. Не вспомнили?

И, заметив некоторое замешательство его, попыталась уточнить:

— Папа еще мой, Григорь Иваныч, у вас в Димитровке на комбайне работал…

Но так и не получив ответа, засобиралась, заторопилась вдруг:

— До свиданья, дядь Володь… Здоровья вам.

И, уже удаляясь, неожиданно звонко, совсем по-девчоночьи, добавила:

— Помирать буду, а елку вашу, дядь Володь, — нипочем не забуду!..

Совсем заблудившись в своих мыслях, Василич согласно кивнул, а сам все думал и думал: «Это какая же… Дубкова?..». Но так и не вспомнил.

 

* МТС, Димитровка — машинно-тракторная станция имени Георгия Димитрова (руководителя болгарских коммунистов). Была когда-то такая.

8 июня 2021 г.