Туда, где клубится кровавый туман
Молодой художник Лианов своими первыми произведениями обратил на себя внимание знатоков произведений живописи. Ему предсказывали блестящую будущность, и он, окрылённый успехом, с особенным рвением взялся за работу. Он рассчитывал проработать всё лето, к осени повезти в Петроград, на открывавшуюся там выставку, несколько крупных работ. Жил он в это время в родном городе. Там же жила и его невеста, София Весенина, между прочим, прекрасная пианистка. Ежедневно по утрам он приходил к ней, она его ждала прекрасная, нежная, точно сейчас рождённая расцветающей весной.
Лианов при каждой встрече с ней чувствовал, что душа его расширяется и словно наполняется голубоватым сиянием, и даль, чарующая сердце, дразнящая его роем несбыточных надежд и виднеющаяся, раскрывается перед ним.
Первое время они сидели друг против друга, изредка обмениваясь короткими фразами. Несмотря на то, что Лианов уже больше двух лет был знаком со своей невестой, он сохранил в своих возвышенных отношениях к ней стыдливость первых встреч.
Всякий взглянувший на них в это время решил бы, что эти два существа, лишь только вчера встретились и сразу так беззаветно полюбили друг друга. После первых же месяцев знакомства с Весениной, Лианов почувствовал, что любит её. Однажды во время встречи с нею, им овладела тревога, душу наполнила смутная боязнь потерять её, навсегда разлучиться с нею. Словно где-то в безвестной выси, уже решено было то, чего Лианов так боялся, и, когда он, очарованный ею, думал о красоте сияющей в мире, о конечной победе светлого сияющего духа, Бога красоты, когда ему казалось, что душа его не снесёт упавшего в неё, с благоговением несомого ею, сокровища, в это время волна печали набегала на неё и все выше поднималась и долго не проходила.
В эту минуту замечательно красивое, тонко очерченное лицо Лианова становилось отуманенным, голубые, переливавшиеся блеском весеннего неба, глаза темнели и углублялись, а пышная львиная грива, как смоль красивых волос, большими прядями спадала на его красивый лоб, на котором углублялись морщинки глубоких горестных дум. Он глядел на её лицо, не отрывая от него своих глаз, глядел, как на чудесное видение, которое вот-вот сейчас исчезнет и с ним исчезнет всё, чем он жил.
Однажды, когда такое состояние овладело Лиановым, Весенина села близко возле него и нежно провела своей маленькой красивой ручкой по его лбу и волосам и, называя его ласкающими именами, спрашивала о причине внезапной грусти.
— Мне что-то взгрустнулось. Сразу стало как-то тяжело, но это сейчас пройдёт.
Он выпрямился, отбросив назад упавшие на его лоб волосы.
— Ты может быть болен? Или в твоей душе является предчувствие чего-нибудь тяжёлого, грозы, которая на нас надвигается.
Лианов вздрогнул. Сердце у него сжалось, он постарался овладеть собой, улыбнулся, но улыбка вышла грустной, в глазах оставалась печаль. В эти глаза его с необъяснимой любовью глядели большие, черные, светившиеся кротким сиянием звезд, глаза Софии. Душа его под влиянием этого чарующего взгляда, выронила тайну надвигавшейся на неё тревоги.
— Не знаю, как назвать то состояние, которое иногда овладевает моей душой. Игра ли это моих чувствительных нервов, или предчувствие. Внезапно вдруг я чувствую в сердце тревожную тоску, душу наполняет боязнь навсегда разлучиться с тобой. От мысли о возможности этого, свет гаснет в моих очах, даль веет на меня темной леденящей холодной пустотой.
— Это игра твоих чувствительных нервов.
— Дорогой мой, не поддавайся им, не обращай внимания на настроение, о котором говоришь и оно больше не явится.
Её головка ближе склонилась к нему, прядь её замечательно красивых волос коснулась его лба. Чувство священного благоговения вошло в душу Лианова. Ему показалось святотатственным то, что он близко сидит возле Софии и волосы её касаются его лба. В порыве этого чувства он закрыл на миг глаза, а когда открыл их, то увидел, что личико любимого существа затуманилось грустью, головка скорбно поникла. Она показалась ему теперь ангелом, скорбящим о грешном мире и тоскующем по покинутом небе. В ушах его тихим, грустным пением, летающего в выси поднебесной, ангела, голос её прозвучал:
— Мы никогда не потеряем друг друга и даже смерть не может нас разлучить. Я не переживу тебя, а если я умру, то знаю, что для тебя в этом мире не будет жизни.
Голос её тихо звучал в ушах его и, казалось ему, несся из прекрасной дали. Она умолкла, как будто задумалась. Он стал целовать её лоб, так, как очень милые дети, с нежной чуткой душой, целуют своих любимых сестричек. Она отвечала ему теми же стыдливыми поцелуями, по-детски положив на его плечи руку, потом взгляд её упал на открытый рояль, на лежавшую на нем раскрытую тетрадь, сонаты Бетховена, творчество которого она глубоко любила.
— Когда мне становилось грустно, когда я чувствовала в душе, как отголосок пережитых страданий, боль, я всегда подходила к Бетховену и он говорил со мной звуками своей великой души и смирял тревогу в моей душе и высоко уносил ее.
Она медленно продолжала гладить Лианова по волосам, встала и бесшумно, словно рея, подошла к роялю. Как всегда, когда она начинала играть, Лианов подошел к станку, на котором видна была неоконченная картина и стал рисовать.
В этот день Весенина играла с особенным настроением. Лианов чувствовал, что её душа взывает к душе великого композитора, поэт и молитвенно плачет и звуки её пения сливаются со звуками творений Бетховена. Радостный, вдохновенный трепет пробегал по его душе. Звуки игры Весениной, подобно чарующим волнам, то вверх подымающимся, то в глубь опускающимся смыли с души Лианова вновь на рождающуюся тревогу и увлекли в даль возвышенного творчества. В этот день Лианов работал с особенной любовью и домой вернулся в особенном, давно не испытанном настроении.
С тех пор прошло немного времени, настала вторая половина исторического июля 1914 г. Австрия, подстрекаемая Германией, напала на Сербию, зная, что этим нападением она бросает вызов России. В это же время Германия спешно передвигала свои войска на границы Франции и России.
В воздухе запахло пороховым дымом, почуялся отдаленный треск начавшегося европейского пожара. Утром, едва поднявшись с постели, Лианов узнал, что у нас армия и флот объявлены на военном положении. Всё население города всколыхнулось и высыпало на улицы, по которым уже объезжали продавцы, быстро расхватываемых публикой телеграмм. Словно из раскрывшейся страшной дали вылетел вихрь и ворвавшись в город бушевал в ушах и душах людей. Сразу Лианову показалось, что комната, в которой он прожил долгое время, изменилась и стала другой.
Чувствуя как душа его расширяется и трепещет от наполняющих её переживаний, Лианов подходил к дому, в котором жила Весенина.
Как всегда, он и теперь испытывал волнующую радость свидания с существом, которое было у него самым дорогим и близким. Он вошел в большой, широкий, усаженный старыми деревьями двор и заглянул в находящиеся в конце его окна её квартиры. Они были раскрыты, но за ними никого не было видно. Ветерок налетел и колыхнул занавеси. Шум собственных шагов, как показалось Лианову, как-то необычайно прозвучал в ушах его. Двор и деревья тоже представились другими, не так как всегда золотилась под лучами солнца зеленая листва. У входа в квартиру невесты виднелось крыльцо, с которого спускались серовато-белые ступени.
По мере того как он приближался к ним, Лианов почувствовал грусть, повеявшую от них. Он остановился на миг и оглядел весь двор, его деревья и старые флигеля, на стеклах окон которых играли лучи солнца. Приблизившись к крыльцу, Лианов взбежал на него, торопливо прошел небольшой коридор и остановившись у знакомых дверей, позвонил.
Служанка, впустившая Лианова в квартиру, сказала ему, что София Весенина ушла к подруге и скоро вернется. Лианов положил на стоявший в углу стул шляпу, приблизился к окну и сел в кресло. Вскоре она показалась.
Полчаса прошло с тех пор, как Лианов вошел в комнату невесты, а ему казалось, что он давно находится в ней. На минуту он подумал о том, что было бы с ним, если бы она не вернулась к нему, исчезла как прекрасное видение. И тотчас, как только он подумал об этом, то почувствовал в своей душе и вокруг себя пустоту и такой страшной она ему показалась, что он закрыл глаза. Он встал и прошел в конец комнаты и вернувшись присел на подоконник, устремив свой взгляд на ворота дома. Прошло еще немного времени и наконец она показалась.
Он весь встрепенулся и рванулся вперед. Она вошла в ворота с опущенной головой, с лицом, покрытым скорбной тенью. Но вдруг подняла голову, увидала его и радостно улыбнулась, лицо её просветлело.
Первые слова, которые сорвались с их уст, были о войне, о родине, в которую готовились ворваться вражеские полчища. Она чувствовала перемену происшедшую в нём, видела другое выражение в его глазах и с тревогой глядела на него, точно какая-то властная сила склонялась над ним и готовилась унести его.
Взор Лианова упал на рояль. Он стоял закрытый и чернел в отдалении и казалось ему, что струны в нем оборвались и навсегда уже замолкли.
— Как мало времени прошло с того дня, в который ты играла мне, чтобы развеять мою тревогу и я очарованный твоей игрой, твоим присутствием, писал свою картину. Как расширялась и в высь подымалась моя душа. Я шел в эту даль чудесную и тебя я чувствовал возле себя и ты вела меня в неё. К ней я стремился в лучшие годы моей жизни, я ее видел в грезах, в мечтах; она дразнила меня роем несбыточных надежд. Туман исчез, даль открылась передо мною такая прекрасная, какую я не видел в мечтах и грезах. Вся красота её, все величие были в тебе. Без тебя искра таланта, мерцавшая в моей душе, погасла бы, с тобою она стала разгораться, превращаясь в священное пламя. Оно озаряет другую страшную даль, в которое несется море народное. В сдержанном шуме этого моря, в пении его волн я слышу стихийный зов и чувствую, что должен пойти на него, войти в это море и слившись с ним, уйти в страшную даль.
Он умолк на минуту. В этот момент взгляд его встретился со взглядом любимой девушки, он был полон тревоги. Синева её глаз потемнела, как темнеет весеннее небо, когда солнце покидает его, когда вечерний сумрак покрывает его. Оно глядит покинутым, печальным, беспомощно тоскующим.
Его губы шевельнулись, как шевелятся лепестки расцветающей розы, на которую налетел, целуя ее, весенний ветерок.
Она положила свои руки ему на плечо и глядя на него с невыразимой любовью и страданием, заговорила: — И я не узнаю тебя. Кошмар надвинувшейся войны давит душу. Еще так недавно я чувствовала себя в храме, который стоит посреди чудесного царства.
Он был залит неземными огнями, в нем пели ангелы и звучали небесные сонаты. И вдруг в этом храме огни погасли, звуки замолкли и тьма его закрыла. Проходя по улице, я видела толпы людей, призванных на войну, глядя на них увидела их близких, горюющих и тоскующих по ним. Мне представилось, что на родину нашу надвигается, заслоняя небо, громадное красное чудовище, душу охватило безумное желание быть самой способной остановить его. Потом мною овладело желание пойти за ними в страшную даль и всю себя отдать на утоление страданий раненых и больных воинов. Я подумала о тебе и мне представилось как мы оба с тобой идем за ними, ты в качестве брата милосердия, а я сестра. Мир чудесных грез и видений, мир звуков, сливавшихся с звуками наших душ, открывавших нам небеса, исчезнет, его испугало это чудовище.
Она взглянула на него как всегда с неизъяснимой любовью, сквозь которую теперь светилось глубокое страдание. Чувство благоговейной любви к ней вдруг рванулось в душу Лианова и всю ее она залила теплыми трепещущими волнами.
Весенина как ребенок обняла его правой рукой и нежно прижавшись к нему, снова заговорила:
— В эту страшную даль уйдем мы с тобой вместе. Мы будем утолять страдание больных. Когда ты говорил сейчас о том, что решил пойти с ними, принять то страшное, что они примут, сердце у меня мучительно забилось. Я знаю, что ты далек от войны и мне показалось, будто страшное чудовище, которое надвинулось на нашу страну, протягивает к тебе свои лапы, чтобы унести от меня.
В это время с улицы к ним донеслось пение толпы запасных. Те же звуки и оттенки, которые слышал Лианов в пении запасных, когда они проезжали мимо его дома, слышались им в этом пении и казалось ему, что это они теперь проходят. Он вздрогнул и выпрямившись повернул голову в сторону открытого окна.
Весенина опустила руку, которая обнимала его плечи и вместе с ним стала прислушиваться. Она принимала каждый звук этого пения и из глубины её души, в ответ ему, неизъяснимая скорбь поднималась.
Лианов взглянул на неё так, как будто навсегда прощался с нею и голосом, в котором прозвучал трагизм жизни человеческой, сказал:
— Слышишь, они меня зовут?
В ответ Лианов услышал её шёпот, точно шёпот незримого ангела.
— Я с тобой пойду за ними, и если ты исчезнешь в страшной дали, я исчезну с тобой.
Страшная даль, в которую шёл Лианов, теперь открылась перед ним. Она встретила его громовым грохотом орудий, хищно рокочущими и замиравшими вдали, как отдалённый рев разбушевавшегося моря, ружейными залпами, она встретила его густыми, точно из недр ада взрывающимися, кровавым туманом окутанными, клубами порохового дыма, она встретила его стонами раненых бойцов, торжествующими кликами победителей.
О прошлом он и не думал, его уже не было, было только это — настоящее и будущее представлялось таким же.
Так начинались дни, и ночи проходили…
И только вдруг во время одного тяжелого быстрого перехода, в дождливую прохладную ночь, на бивуаке под открытым небом, когда он, ожидая сигнала к дальнейшему походу, боролся с одолевавшей его дремотой, он увидел вставший перед ним образ Весениной. Ее очи как звезды светились во тьме и были в них скорбь и неземная любовь к нему.
Всей своей очарованной, мучительно встрепенувшейся душой он рванулся к ней. Душу его охватило желание хоть минуту побыть с ней, увидеть черты ее лица, услышать звуки ее голоса. Она находилась в тылу, в полковом лазарете и так близка была от него и так далека, что только, будучи раненым, он мог ее увидеть.
Однажды, после одной крупной победы над австрийцами, когда те были выбиты из своих укреплений и обжаты, оставляя тысячи пленных, орудия и боевые запасы, Лианов, заменив командира в своей роте, лишившейся офицеров, совершил выдающийся подвиг и был на поле брани произведен в прапорщики.
По окончании сражения, когда войскам был дан кратковременный отдых, он, проходя по бивуаку, услышал разговор двух солдат. Один из них, вернувшись из полкового лазарета, легко раненый говорил другому, называя невесту Лианова.
— Она, брат, не сестра солдата, а ангел хранитель. Видал я в лазарете, как она стрелку нашему, тяжело раненому, перевязку сделала, а тот как на святую глядит на нее и видно было про боль забыл, у самого лицо такое светлое, будто к Богу отходит, а глазами будто молится, глядит на нее и в слезах они у него.
Лианов замер, прислушиваясь к этому разговору. Солдат, говоривший о ней, становился ему особенно дорогим и близким от мысли, что он видел ее и принес частицу того благоговейного отношения к ней, которое наполняло его душу.
Бой затихал, но ружейная и пушечная пальба и жуткий треск пулеметов еще врывался в неподвижный, окутанный летними сумерками, воздух. Разбитые австрийские войска спешно отступали, преследуемые нашими.
Лианов шел во главе своей роты и, вдруг услышав окрик товарища, оглянулся.
— Смотрите, у вас рукав на левой руке в крови, вы ранены.
Лианов поднял руку и почувствовал, что она отяжелела и из-под рукава ее стекают тонкие струйки крови и кисть ее красна от крови, тут только он заметил, что ранен, удивился, что не испытывал боли и продолжал идти. Вдруг он повернул лицо в левую сторону и остановился перед полем на котором не было следов битвы. Ему представилось видение: против него, посреди пустынного поля, Христос стоял и держал за руку его невесту. От лица Его, от складок темной Его одежды веяло неземной скорбью и ею проникались сумерки и по всему полю она разливалась и поднималась к вечереющему небу.
— Смотрите сюда, смотрите...
Лианов не договорил.
Вражеская пуля ударила его в сердце. И холодная тьма смерти упала на его тело.
Антон Ловенгардт.
Газета «Тульская молва», изд. год IX, № 2211 от 22 марта (4 апреля) 1915 г.
* Адаптировано к современной русской орфографии.
